24.02.2013 в 01:50
Пишет Джокер в колоде:о-ху-ен-но.
V-28. Фили | Evil!Кили. Кили - маньяк. Милое, веселое, всеми любимое чудовище, очарованное эстетикой убийства. Слэш любого рейтинга, но если у кого-то придумается джен - то тоже с удовольствием. Фили ругается, уговаривает, но покрывает все братовы "проделки", потому что если их тайну раскроют, ничем хорошим для Кили это не кончится. Вероятно, лук для Кили - это возможность не отвлекаться на "великолепные подробности" ближнего боя. Возможно, Битва Пяти Воинств - прощальный подарок для Кили. "Ты только посмотри, какая красота..."
Пишет Hobbit!Anon:
URL записиV-28. Фили | Evil!Кили. Кили - маньяк. Милое, веселое, всеми любимое чудовище, очарованное эстетикой убийства. Слэш любого рейтинга, но если у кого-то придумается джен - то тоже с удовольствием. Фили ругается, уговаривает, но покрывает все братовы "проделки", потому что если их тайну раскроют, ничем хорошим для Кили это не кончится. Вероятно, лук для Кили - это возможность не отвлекаться на "великолепные подробности" ближнего боя. Возможно, Битва Пяти Воинств - прощальный подарок для Кили. "Ты только посмотри, какая красота..."
Пишет Hobbit!Anon:
24.02.2013 в 01:33
навеяло одной дуринцестной картинкой
1129 словТорин с силой впечатал его в стену:
— Говори.
— Ч-что?
Торин прищурился:
— Сам знаешь. Говори, как давно?
Фили закрыл глаза.
***
Как давно? Он не мог сказать. Кили было шесть, когда он застукал его, наблюдающим за задыхающимся в силке кроликом. Бедный зверек бился в панике, не понимая, что этим затягивает петлю на шее все туже, а круглые карие глаза Кили блестели от любопытства. Фили в ужасе одним ударом ножа прекратил страдания жертвы. Кили топнул ногой:
— Ты все испортил! Слишком быстро. Надо, чтобы медленно, такая игра! Я должен видеть. Красиво! Красиво!
— Да что красивого-то! Он умирал, — Фили со злостью вцепился в плечи брата и затряс. – Ты понимаешь, что он умирал и мучался?
— Конечно, умирал, — Кили пожал плечами. – Так надо. Все умирают, ты сам сказал. А смотреть красиво. Сначала сильно живой, потом послабже…
— Слабее, — машинально поправил Фили, чувствуя, что у него холодеют от ужаса руки.
— А… ну да, слабее живой. Потом больше мертвый, но все-таки немного еще живой, — голос брата упал до шепота. – И вот вдруг раз! И совсем-пресовсем мертвый. Ты не понимаешь, что ли?
Фили опустил руки. Он не понимал. Как это его маленький братик, кареглазый постреленок, любимец всех кумушек и тетушек, может быть таким чудовищем? Как так получилось?
Он вспомнил Пушистика. Кили рыдал над котенком, и никто не мог толком понять, от чего он умер. Не болел, не дрался, а просто утром нашли его мертвым в сарае, вытянувшимся в струнку.
Время от времени пропадали куры со двора. Мать грешила на лисиц, но почему у других-то не пропадали? И всегда Кили был рядом. Старательно рыл могилку коту в углу сада. Ходил за матерью и грустил о пропавших «курочках»: «Бедная Пеструшка, унесла тебя лиса за темные леса, за Синие горы, за эльфийские реки…»
Мама вздыхала и совала малышу в руку печенье. Но никогда не задумывалась, как маленький Кили, выглянув во двор утром, среди двух десятков гомонящих птиц обнаруживал недостачу Пеструшки или Хромоножки.
— Иди домой, — непослушными губами еле выдавил Фили. – Никому ни слова, понял?
— Хорошо, — захлопал ресницами Кили и убежал.
Кролика Фили сбросил с обрыва вместе с силком. Пока шел домой, все продумал. Всегда быть рядом. Ловить, держать, хватать, бить. Все, что угодно, лишь бы брат больше никогда не…
Все удивлялись: водой не разлить их. Куда один, туда и второй. Друзья дразнились:
— Нянечка! Сопли ему вытирай до старости!
Фили думал о том, как застирывал ночью у колодца рукав рубашки Кили. Как, преодолевая брезгливость, уволок в лес подальше собаку соседа, брехливую шавку, ненавидящую весь мир, но делавшую исключение только для свежих кексов. А вчера как раз Кили попросил «испечь вкусненьких кексиков». Фили проморгал, когда брат успел ускользнуть, а потом с ужасом содрал с него окровавленную рубашку. Молча, страшно лупил его этой самой рубашкой, не зная, как еще выразить свое бессилие. Когда ослабел и упал на пол, Кили весело подскочил и улыбнулся лукаво и страшно:
— Она сипела в дырку, представляешь?
Он подарил брату лук, надеясь, что стрельба отвлечет его. Поначалу Кили весело расстреливал яблоки, трубу дома, ворон и пугало на огороде. Сначала неуверенно, потом все лучше и лучше. К четырнадцати годам он уже мог попасть в любое крыло летящей птицы на выбор, а соседские девочки, млея от черных локонов и обаятельной мордашки, бесстрашно ставили себе на кружку с водой, чтобы меткий стрелок мог сбить ее. Облитую водой кокетку Кили неизменно целовал в щечку. И никто не видел, как сжимал кулаки Фили, до крови, до белых костяшек, молясь Ауле, чтобы не пришло Кили в голову взять прицел пядью пониже. Девчонки фыркали:
— Ну ты и завидущий. Хоть бы порадовался за брата!
Фили старательно растягивал губы в улыбке. Девчонки морщились и фыркали. И к черту, не до них.
Брат сказал, что пройдется с Оддрун до большого колодца. По обычаям поселка – почти свидание. Если бы оба были в зрелости, то помолвка.
«Третий сегодня лишний, братец».
Как он мог поверить?
Кили вернулся заполночь. Глаза шалые, пьяные. Да что с ним такое, целовались, что ли?
— Я за ограду ходил.
Фили прошиб холодный пот.
— Там был пьяница, бродяга. Из громадин. Вонююючий, фу. Пообещал ему золотой, если постоит мишенью. Смехота.
Кили неуловимым движением прижался к брату. Заглянул в глаза. Карие его радужки были затуманены, огромные зрачки то сужались, то расширялись, как у кошки.
— Одним выстрелом, братишка. Прямо в глаз.
Фили стек на пол и закрыл лицо руками. Конец. Что делать, что? Дядя спит в комнате внизу, что если он услышит, узнает?
Кили огладил его плечи.
— Пошли, сбросим его в реку. Я волок, но не смог сам дотащить.
Как в тумане Фили помогал ворочать страшный вонючий труп. Стрелу выдернул, изломал, тоже пустил по воде. При виде того, что повисло на наконечнике, и того, что вытекло из глазницы, едва не сблевал. Но удержался, и втайне гордился этим.
Кили смотрел, как река уносит тело. Потом вдруг бросился брату на шею:
— Ты лучший на свете! Одди такая дура. Ни поговорить, ни потискать. Мы поругались из-за тебя. Назвала моего брата букой и злыднем, а я стал спорить. Ну она и говорит: «И целуйся со своим обожаемым Фили!»
Шепот завораживал, вытягивал остатки воли. И горячий рот брата прижался к его губам: поцелуй медленный и текучий был ядом. Фили уже не понимал, что делает. Они катались по траве, яростно сдирая друг с друга одежду, терлись друг о друга, потому что желание натолкнулось на неведение. И страшно было начать. Но много ли надо подросткам? Тогда они еще фактически остались невинными.
Потом уже, когда Фили стал учить брата обменивать свои тайные желания на запретные, они постепенно освоились. Изучили друг друга, вросли и спаялись навечно. Куда один, туда другой. В поход с Торином оба отправились с охотой. Кили влекла радость убивать. Фили радовался тому, что хоть какое-то время не быть сторожем. В конце концов, больше полувека он следил, как бы младший брат не упал в пропасть. И устал, так устал.
Лучше всего ему спалось в походе. Пламя, отражение которого вспыхивало в глазах Кили, получало свое подпитку. Не нужно было гасить его, затрахивая брата до изнеможения. Не нужно было следить. Кили стал спокойнее, зная, что не сегодня-завтра, а ему выпадет шанс. Можно было просто жить.
***
— Как давно?
— Всегда.
— Как ты мог? Он же твой брат!
Фили молчал. Как это объяснить, да и стоит ли, когда вот-вот на Эребор пойдут войска приступом?
— Не знаю. Мне захотелось, — все, что смог он выдавить из себя.
Торин отпустил его.
— Если бы каждый воин не был на счету, я бы тебе свернул шею собственными руками. После боя так и сделаю.
«После боя я сам повешусь», — подумал Фили, растирая затекшие запястья. На Торина он не глядел. Рассматривал брата, который так и стоял на коленях на полу, улыбаясь, как сырный кот.
Торин молча вышел, по коридору загрохотали, удаляясь, тяжелые шаги.
Кили подполз ближе, затеребил развязанную шнуровку:
— Закончим?
— Я не хочу…
Но тело же привычно реагировало. На развратную улыбочку, на гриву темных волос, на блеск глаз, на острый кончик теплого языка.
Нахлынуло. Накатило волной наслаждение, повело, закрутило и его дымке Фили услышал далекий рев боевых рогов, зовущих в атаку. Скоро он будет свободен.
URL комментария1129 словТорин с силой впечатал его в стену:
— Говори.
— Ч-что?
Торин прищурился:
— Сам знаешь. Говори, как давно?
Фили закрыл глаза.
***
Как давно? Он не мог сказать. Кили было шесть, когда он застукал его, наблюдающим за задыхающимся в силке кроликом. Бедный зверек бился в панике, не понимая, что этим затягивает петлю на шее все туже, а круглые карие глаза Кили блестели от любопытства. Фили в ужасе одним ударом ножа прекратил страдания жертвы. Кили топнул ногой:
— Ты все испортил! Слишком быстро. Надо, чтобы медленно, такая игра! Я должен видеть. Красиво! Красиво!
— Да что красивого-то! Он умирал, — Фили со злостью вцепился в плечи брата и затряс. – Ты понимаешь, что он умирал и мучался?
— Конечно, умирал, — Кили пожал плечами. – Так надо. Все умирают, ты сам сказал. А смотреть красиво. Сначала сильно живой, потом послабже…
— Слабее, — машинально поправил Фили, чувствуя, что у него холодеют от ужаса руки.
— А… ну да, слабее живой. Потом больше мертвый, но все-таки немного еще живой, — голос брата упал до шепота. – И вот вдруг раз! И совсем-пресовсем мертвый. Ты не понимаешь, что ли?
Фили опустил руки. Он не понимал. Как это его маленький братик, кареглазый постреленок, любимец всех кумушек и тетушек, может быть таким чудовищем? Как так получилось?
Он вспомнил Пушистика. Кили рыдал над котенком, и никто не мог толком понять, от чего он умер. Не болел, не дрался, а просто утром нашли его мертвым в сарае, вытянувшимся в струнку.
Время от времени пропадали куры со двора. Мать грешила на лисиц, но почему у других-то не пропадали? И всегда Кили был рядом. Старательно рыл могилку коту в углу сада. Ходил за матерью и грустил о пропавших «курочках»: «Бедная Пеструшка, унесла тебя лиса за темные леса, за Синие горы, за эльфийские реки…»
Мама вздыхала и совала малышу в руку печенье. Но никогда не задумывалась, как маленький Кили, выглянув во двор утром, среди двух десятков гомонящих птиц обнаруживал недостачу Пеструшки или Хромоножки.
— Иди домой, — непослушными губами еле выдавил Фили. – Никому ни слова, понял?
— Хорошо, — захлопал ресницами Кили и убежал.
Кролика Фили сбросил с обрыва вместе с силком. Пока шел домой, все продумал. Всегда быть рядом. Ловить, держать, хватать, бить. Все, что угодно, лишь бы брат больше никогда не…
Все удивлялись: водой не разлить их. Куда один, туда и второй. Друзья дразнились:
— Нянечка! Сопли ему вытирай до старости!
Фили думал о том, как застирывал ночью у колодца рукав рубашки Кили. Как, преодолевая брезгливость, уволок в лес подальше собаку соседа, брехливую шавку, ненавидящую весь мир, но делавшую исключение только для свежих кексов. А вчера как раз Кили попросил «испечь вкусненьких кексиков». Фили проморгал, когда брат успел ускользнуть, а потом с ужасом содрал с него окровавленную рубашку. Молча, страшно лупил его этой самой рубашкой, не зная, как еще выразить свое бессилие. Когда ослабел и упал на пол, Кили весело подскочил и улыбнулся лукаво и страшно:
— Она сипела в дырку, представляешь?
Он подарил брату лук, надеясь, что стрельба отвлечет его. Поначалу Кили весело расстреливал яблоки, трубу дома, ворон и пугало на огороде. Сначала неуверенно, потом все лучше и лучше. К четырнадцати годам он уже мог попасть в любое крыло летящей птицы на выбор, а соседские девочки, млея от черных локонов и обаятельной мордашки, бесстрашно ставили себе на кружку с водой, чтобы меткий стрелок мог сбить ее. Облитую водой кокетку Кили неизменно целовал в щечку. И никто не видел, как сжимал кулаки Фили, до крови, до белых костяшек, молясь Ауле, чтобы не пришло Кили в голову взять прицел пядью пониже. Девчонки фыркали:
— Ну ты и завидущий. Хоть бы порадовался за брата!
Фили старательно растягивал губы в улыбке. Девчонки морщились и фыркали. И к черту, не до них.
Брат сказал, что пройдется с Оддрун до большого колодца. По обычаям поселка – почти свидание. Если бы оба были в зрелости, то помолвка.
«Третий сегодня лишний, братец».
Как он мог поверить?
Кили вернулся заполночь. Глаза шалые, пьяные. Да что с ним такое, целовались, что ли?
— Я за ограду ходил.
Фили прошиб холодный пот.
— Там был пьяница, бродяга. Из громадин. Вонююючий, фу. Пообещал ему золотой, если постоит мишенью. Смехота.
Кили неуловимым движением прижался к брату. Заглянул в глаза. Карие его радужки были затуманены, огромные зрачки то сужались, то расширялись, как у кошки.
— Одним выстрелом, братишка. Прямо в глаз.
Фили стек на пол и закрыл лицо руками. Конец. Что делать, что? Дядя спит в комнате внизу, что если он услышит, узнает?
Кили огладил его плечи.
— Пошли, сбросим его в реку. Я волок, но не смог сам дотащить.
Как в тумане Фили помогал ворочать страшный вонючий труп. Стрелу выдернул, изломал, тоже пустил по воде. При виде того, что повисло на наконечнике, и того, что вытекло из глазницы, едва не сблевал. Но удержался, и втайне гордился этим.
Кили смотрел, как река уносит тело. Потом вдруг бросился брату на шею:
— Ты лучший на свете! Одди такая дура. Ни поговорить, ни потискать. Мы поругались из-за тебя. Назвала моего брата букой и злыднем, а я стал спорить. Ну она и говорит: «И целуйся со своим обожаемым Фили!»
Шепот завораживал, вытягивал остатки воли. И горячий рот брата прижался к его губам: поцелуй медленный и текучий был ядом. Фили уже не понимал, что делает. Они катались по траве, яростно сдирая друг с друга одежду, терлись друг о друга, потому что желание натолкнулось на неведение. И страшно было начать. Но много ли надо подросткам? Тогда они еще фактически остались невинными.
Потом уже, когда Фили стал учить брата обменивать свои тайные желания на запретные, они постепенно освоились. Изучили друг друга, вросли и спаялись навечно. Куда один, туда другой. В поход с Торином оба отправились с охотой. Кили влекла радость убивать. Фили радовался тому, что хоть какое-то время не быть сторожем. В конце концов, больше полувека он следил, как бы младший брат не упал в пропасть. И устал, так устал.
Лучше всего ему спалось в походе. Пламя, отражение которого вспыхивало в глазах Кили, получало свое подпитку. Не нужно было гасить его, затрахивая брата до изнеможения. Не нужно было следить. Кили стал спокойнее, зная, что не сегодня-завтра, а ему выпадет шанс. Можно было просто жить.
***
— Как давно?
— Всегда.
— Как ты мог? Он же твой брат!
Фили молчал. Как это объяснить, да и стоит ли, когда вот-вот на Эребор пойдут войска приступом?
— Не знаю. Мне захотелось, — все, что смог он выдавить из себя.
Торин отпустил его.
— Если бы каждый воин не был на счету, я бы тебе свернул шею собственными руками. После боя так и сделаю.
«После боя я сам повешусь», — подумал Фили, растирая затекшие запястья. На Торина он не глядел. Рассматривал брата, который так и стоял на коленях на полу, улыбаясь, как сырный кот.
Торин молча вышел, по коридору загрохотали, удаляясь, тяжелые шаги.
Кили подполз ближе, затеребил развязанную шнуровку:
— Закончим?
— Я не хочу…
Но тело же привычно реагировало. На развратную улыбочку, на гриву темных волос, на блеск глаз, на острый кончик теплого языка.
Нахлынуло. Накатило волной наслаждение, повело, закрутило и его дымке Фили услышал далекий рев боевых рогов, зовущих в атаку. Скоро он будет свободен.